Сергей Зимин (aka Elenrill)
Чужак
Время водою сквозь пальцы бежит.
Минуты и дни, и года.
Не думай, что временем ты забыт,
Что все ушло навсегда.
И те, кого любишь, и те, кого нет,
Всегда прибудут с тобой.
И сотни прежних твоих побед,
И первый проигранный бой.
Но так уж бывает, дружище, поверь,
Что меркнет прошлого свет.
В хранилище памяти хлопнула дверь.
И больше доступа нет.
Вещам нет имен, да и слов тоже нет
И стало вдруг пусто вокруг,
Как будто ты лишь появился на свет,
Но нет материнских рук.
И в лихорадке текущих минут
Ты старого ищешь себя.
Да полно те, так ли уж прошлое ждет,
И видеть хочет тебя?
Глава1
Встреча
Он бежал по ночному лесу тем странным, стремительным скоком, что издревле присущ был лишь нечисти лесной - волкодлакам да эльфам. Вот уже без малого три сотни лет не находилось желающих ни овладеть, ни научить такому бегу. Костры да колья - хорошие наставники для непонятливых да любопытных. Но человеку, а то, что это был именно человек, стало заметно, когда бегун пересек залитую лунным светом поляну, было все равно. Он должен был успеть.
Нечеловеческий крик рвется наружу, но двойные стены надежно гасят его...
Воевода Любомир Нежданович, тот самый, что пять лет назад в битве у Горюн-камня наголову разбил орчью орду, неведомо откуда возникшую на границе княжества Иарон, пребывал в мрачном расположении духа. Причиной тому был Торвар конунг, повелитель Северного пути.
Лет десять назад до княжества докатились слухи о молодом парне, что взялся собрать под свою руку все окрестные земли. Наглеца звали Торвар хёвдинг, то есть вожак Торвар. И была у него дружина – хирд, аж в два десятка мечей. Как было издревле заведено у северян, был у хёвдинга боевой корабль - драккар, На котором еще дед Торвара в набеги хаживал. Небольшой такой корабль, вёсел на двадцать. Как раз весь хирд Торвара на него помещался, даже смены на веслах не было. Зато были слухи, будто хевдинг этот исполнил какое-то древнее пророчество, о котором мало кто не помнил, но которое указывало, что он де, Повелитель.
Ярлы окрестных земель - фюльков - от смеха давились, когда читали грамотки от этого наглеца, повелевавшие им, водящим в бой по сто - двести опытных бойцов признать его власть. Потом их головы долго смотрели вслед уходящему драккару Торвара хёвдинга с частокола его крепости.
За неполных два года его власть признали все ближайшие фюльки, и провозгласили его ярлом. Сиреч, боярином. Крепостицу он себе отстроил знатную. У них там, на севере с добрым деревом плохо, так он все стены из камней сложил. Издалека глянь - скала на берегу высится. А внутри, купцы рассказывали, все как положено отстроено. Каждая хоромина изнутри выложена толстыми коврами, тепла для. Ковры, конечно, не чета тем пушистым красавцам, что торговые гости с жаркого юга привозят. Идешь по ним, и по щиколотку нога в ворсе утопает. Эти были сплетены из полосок ткани, но сплетены так плотно, что ни малейшей дырочки в них было не видно. И, в отличие от южных, они прекрасно защищали от сквозняков. Так что воины Торвара не мерзли без надобности.
Когда под властью молодого ярла оказались все ближайшие земли, а хирд вырос до пяти сотен бойцов, к нему, осознав угрозу, потянулись ярлы и хевдинги дальних земель. Ведь при возможности выбора мало кому хочется умирать. Тем более, что придя на поклон к Торвару, они в обмен на клятву верности получали все свои земли обратно. А вдобавок - покровительство и защиту могучего вождя. Так что каждый волен был выбирать пасть ли ему в сече, выставляя напоказ свою гордость и независимость, либо склонить голову и спасти жизнь своим людям. Как-то само собой многим вождям приходило в голову, что Торвар ярл вождь воинственный, и под его началом удастся пополнить свои сокровищницы. А то как-то поиздержались за последнее время...
Невместно ярлам кланяться ярлу же. И вот уже Торвар конунг поднял свой стяг с парящей чайкой над Северным Путём.
Все это Любомир прекрасно понимал. Молодой, честолюбивый парень, не могущий похвастаться ни особой родовитостью, ни сильным войском, подмял под себя все окрестные земли. Это деяние доказывало его право на власть. Раз он не знает поражений, и люди с радостью идут за ним, значит, Боги благоволят ему. Причем, Торвар всегда соблюдал воинскую честь. Давал противнику подготовиться к сече, надеть доспехи. А ставши ярлом и вовсе стал загодя присылать взметную грамоту – объявление о войне И вдруг как гром среди ясного неба. Торвар конунг вторгся в пределы княжества Иарон и начал творить такие деяния, на какие не каждый разбойник лесной отважится. Вот этого боярин никак постичь не мог. Отчего постоянно и прибывал в мрачном настроении.
Развеять его угрюмости не смогла даже грамотка от самого князя Мирослава, которая вновь величала его, боярина маленького городка, воеводой княжеским и передавала под его руку почти четверть Мирославовой дружины. С боярской малой дружиной выходило, почитай, пять сотен мечей. Даже то, что разумник - князь отрядил головой своих кметей старинного Любомирова приятеля Невзора Путятича не смогло развеселить боярина. Да, посидели вместе за жбаном медовухи, вспомнили былое...
Еще прапрадед нынешнего князя, собирая города да веси под свою тяжелую длань и создавая княжество Иарон, повелел, дабы каждый градоправитель присылал своих сыновей в княжью дружину отроками. Выходило вроде как наука юношам да честь великая отцам. А с другой стороны глянь - заложник у князя всегда под рукой. Да и почтенные батюшки будущих кметей куда охотнее шлют подати, если знают, что и чадам их тоже кое-что перепадет. Вот и Неждан Военежич своего Любомира князю отослал, едва тому двенадцать весен сравнялось. Невзор же в отроки пришел сам. Будучи всего на год старше боярского сына, он уже не знал равных себе в охотничьем ремесле. В своем печище, разумеется. Любомир, как и положено заложнику, князей не жаловал. Невзор же на них едва не молился. Ибо со времени создания Иарона, те смогли приструнить не только иноземных любителей чужого добра, но и своих разбойничков повывели, чуть ли не всех. Разумеется, не обошлось без драки, которую быстро пресек кто-то из кметей. Драчунов доставили к воеводе, но ни один из них так и не назвал истинную причину драки. За что оба и были отправлены на месяц порты стирать. А уж после этого им совместно пришлось отучать остальных отроков звать их "портомоями". Так зародилась если не дружба, то боевой союз этих двух совершенно разных парней.
Потом были долгие годы отрочества и Обряд Посвящения в кмети. И вот, дружина князя пополнилась еще двумя гриднями, которые к тому времени уже стали побратимами. Многое им пришлось пережить вместе. Не раз они спасали друг другу жизнь, не раз Любомир отводил от побратима, лакомого до хмельного, гнев воеводы, выдавая его проделки за свои. На выходки угрюмого боярыча уже тогда предпочитали смотреть сквозь пальцы.
А потом умер боярин Неждан. Застудился зимой на медвежьей охоте и сгорел за три дня в жестокой лихорадке. Оставил тогда семнадцатилетний Любомир княжью дружину и отправился в свою Сосновку. А Невзор остался служить князю. Сам уже будучи сведомым кметем, следопыт натаскивал княжьих следопытов - наворопников.
Временами пути побратимов пересекались. То Любомир в стольный град приедет, полюдье князю привезет. То Невзора в Сосновку заглянет, на свадьбу к побратиму, или на рождение дочери.
Ничуть тогда боярин не расстроился, что водимая принесла ему вместо чаемого наследника девчонку. Мигом придумал, как дулю батюшке-князю показать...
Когда подросла доченька, начал боярин сам учить её воинской премудрости. Другие девчушки гусей пасут да кудель прядут, а Звениславка через палку скачет да мечом деревянным машет. Когда же вошла девка в отроческий возраст, привел Любомир её в дружину и сказал своим гридням: " Учить, как парня!" Те, понятное дело, почесали в затылках, но спорить с боярином не решились. Так и стала Звениславка отроком. И, как вскоре выяснилось, весьма толковым. Меч, конечно, был тяжел для девичьих рук, но с легкой сабелькой вертлявая девчонка побеждала других отроков почти всегда.
Вот вспомнил воевода про дочку, и разошлись нахмуренные брови. И даже улыбка слегка тронула его губы. Уезжая, поставил Любомир дочку градоправительницей. Она, как положено, присягнула городу, обещав быть "нерушимым заслоном" и "судиёй честным". Боярин оставил ей на всякий случай пятерых своих кметей да велел слушать городских старейшин. Вот, только своенравна была Звениславка. И хитра. В деда Неждана пошла умом. Боярин живо представил себе, как она крутит старейшинами, убеждая, что черное это белое. И ведь убедит!
Совсем повеселел боярин. Даже песенку немудреную замурлыкал. И думать забыл о мысли, что тяготила его. А мысль была такой: все годы, что ходил Любомир хоть простым кметем, хоть боярином, хоть воеводой в сечу, он загодя представлял себе, какой она будет. Как полки встанут. Свои да вражьи. Где за холмик зацепиться, а где за овраг отойти можно. И всегда все было так, как боярину представлялось. Он словно бы загодя выигрывал сечу. Случалось, он не день и ни два ломал себе голову над этой задачей. Но итог был всегда один - спокойная уверенность в своих силах и разбитая вражья дружина. Только один раз он не испытывал перед сечей этого состояния. В тот день молодой боярин Любомир шел сам-десять с подставным обозом, выманивая из чащи вожака Стрыню с его разбойничками. Загодя был распущен слух о богатом, но слишком самонадеянном купце с дружками, которые решили поберечь звонкое серебро, и не наняли почти никакой охраны. Кто надо слух подхватил, кому надо передал. И точно в том месте, где и предполагал молодой боярин, их уже поджидали разбойники. Люди Стрыни, пожалуй, успели удивиться расторопности обозников в обращении с боевыми луками. Сам же вожак остался лежать на опавших сосновых иглах с ножом засапожным в затылке. Так метать совершенно не предназначенный для полетов тяжелый нож обучил Любомира Невзор.
С тех пор ощущение близкой победы ни разу не подводило боярина. А вот, поди ж ты, грызет что-то изнутри, ноет, будто больной зуб.
Рядом с конем воеводы совершенно бесшумно возник Невзор на мохнатенькой невзрачной лошадке. Эта лошадка уже седмицу была целью насмешек всех кметей, но наворопник и не думал обижаться.
- Никак ты и кобылу шуткам своим обучил? - Поинтересовался боярин.
- А то ж! - подтвердил Невзор. - Она ж у меня лучший унот. Не все ж тебе девок в кмети опоясывать. Другим же ж тоже хочется. А кобылка ж моя потолковей твоей будет!
- Ну, Путятич, уел, уел. И возразить-то нечего! - боярин расхохотался в голос. - А что, неужто моя Звениславка так княжьих кметей за живое задела?
- Да кого как. Князь-батюшка у нас не безголовый. Он то спокойно принял. Ну, эка невидаль, девка с саблей. Я ему тогда про амазонок наплел. Помнишь, поди, как нам заезжий грецкий купец ихние басни сказывал.
- А то ж! - подтвердил воевода.
Тут уж настала пора наворопника рассмеяться. Уж очень похоже передразнил его Любомир.
- Ну, вот я ж и говорю, - наворопник снова перешел на свою обычную речь.- Князь стерпел же ж, значит и остальным невместно против идти. Но ты все же ж, Любомир, кукиши - то князю поосторожнее кажи. Тут прадедова Правда за тебя вышла, а ну как проглядишь чего. Мирослав же ж щелчков по носу не прощает.
- Невзор...
- Да все я понимаю, Нежданыч. Вам, свободным князьям под Мирославова предка идти было, что нож острый. Однако пошли. Кто из осторожности, кто из дальновидности, а кого и силой примучали. У этих урман на их Севере сейчас то же самое происходит. - Невзор говорил быстро и тихо, совершенно не пересыпая свою речь бесконечными "ж". - Ты только подумай, были у них отдельные земли - фюльки, а теперь стало единое княжество...
- А нам то с того что? - набычился Любомир. - Раньше придет ладья ихняя, мы им наваляем, если они быстрее не убегут и все. А теперь, вона, целое войско пришло. Купцы говорили, четыре сотни мечей привел конунг, чтоб ему икнулось!
- Зато теперь мы знаем, кто наш противник! Кстати, смотри какое место, аккурат для засады создано!
Лесная дорога, по которой передвигалось воинство Любомира, делала резкий поворот и уходила в глинистый распадок, поросший по верху разлапистыми елями.
- Какая еще засада? - Удивился Нежданыч. - Ты что это, предлагаешь мне устроить на Торвара засаду? Забыть воинскую честь? Да я ему уже гонца отправил поля требуя. И место указал удобное.
-Да причем тут ты? - Досадливо махнул рукой Невзор. - Я же знаю, тебе через вежество воинское никак не преступить. Да только ты подумай! Торвар - то без взметного слова напал. Значит, Правда воинская побоку. Как тать пришел, и вести себя татем будет!
Внезапно Невзор толкнул боярина в плечо, и тот, не ожидавший такого от него, кулем вывалился из седла. Боярин с медвежьим ревом вскочил на ноги и рванул меч из ножен: "Засада, говоришь! Ах ты, тать!" Но рев застрял у него в горле, так и не вырвавшись. Невзор, обезглавленный стрелой - срезнем, явно предназначавшейся боярину, несколько мгновений сидел на своей лошадке, а потом мягко сполз на землю. Вслед за первой стрелой полетели и другие. Срезни и бронебойные вперемешку. Чтобы никто не ушел, чтобы наверняка. Били из-за еловых лап с правого склона распадка. С той стороны, где щитов нет. Кмети, отчаянно матеря невидимых засадников, развернулись в ту сторону. Но только для того, чтобы получить стрелу между лопаток - это вступила в бой засада по левую сторону дороги.
Стрелы у нападавших иссякли быстро. Видимо, стрельцы захватили с собой только по одному тулу, рассчитывая на свою меткость и смятение врага. Но и этого вполне хватило. На дороге, укрывшись со всех сторон большими каплевидными щитами, осталось стоять не более пяти десятков кметей - в основном Любомировичи и Невзоровы наворопники. Первым были привычны лесные бои, и выстраивать "черепаху" им было не впервой, а во вторых покойный Невзор крепко вбил умение выживать. Затесалось среди них и с десяток Мирославичей - видать тоже из лесовиков.
И только тогда, породив угрожающее эхо, хрипло и отрывисто рявкнул боевой рог. И на уцелевших обрушился клин хирда. Неведомый главарь засадников загодя выстроил своих бойцов завещанным предками строем. Закованный в сверкающую невиданную доселе броню хирд легко пронзил строй уцелевших. Началось избиение. Иаронцы пытались продать свою жизнь подороже, но их мечи и копья бессильно скользили по полированным латам, тщетно стараясь уязвить врага...
Где-то вдали рогу ответил тур, принявший древний зов Севера за вызов соперника.
Он должен был успеть туда, откуда доносились крики людей. В их голосах звучала ярость и страх. Вот кричащих осталось восемь. Вот еще один замолчал. Ярость в криках начала уступать место страху. Шесть. Он перемахнул широкий овраг одним прыжком. Мягко кувырнулся, и помчался дальше, не сбавляя скорости. Пять.
Как хорошо, что изба стоит на отшибе. Никто не слышит его крика. Никого не пугает вид его корчащегося тела, пытающегося сдержать этот крик.
Боярин Любомир попытался открыть глаза. Ничего из этого не вышло. "Видать, кровью залило", - определил он. - "Значит, ошеломили". Боярин решил протереть глаза руками, но обнаружил, что связан. Веревка была на редкость колючей, а узлы вязались на совесть. В голове гудело, будто там поселился улей пчел, нашедших целое поле дурноцвета. Мед из этих цветов дурманил ум гораздо сильнее, чем даже заморские синие вина и вызывал странные видения. Борть же приходилось сжигать - дурноцветовы пчелы другого меда уже не приносили никогда. Напротив, начинали отбирать его в других бортях. Кроме того, они становились ужасно злобными и нападали на каждого, кого заметят. Одно время боярин всерьез полагал, что легендарный северянский "мед скальдов" есть ничто иное, как дурноцветов мед. Уж больно эти скальды сильны были разную чушь нести. Всяких там "клены доспехов", да "кони ветвистых рогов" нигде кроме видений не встретишь.
Наконец, удалось как-то проморгаться, и боярин приоткрыл один глаз. Прямо перед его носом по серой дороге деловито полз маленький рыжий муравей. Приглядевшись, воевода понял, что не дорога у него перед глазами, а конский бок, а муравьем была капелька крови, ползущая по серой шерсти. Его крови, скатившейся с виска. Затем он увидел дорогу, убегающую справа налево, седло и ногу, обутую в урманский сапог. "Меня взяли в полон и теперь везут, перекинув через лошадь, как мешок"- понял Любомир. Пчелы в голове не унимались, но жужжать стали тише. В жужжание стали вплетаться чьи-то голоса. Говорили по урмански. Язык этот боярин понимал через пень колоду, но сумел разобрать, что урмане промеж себя спорят. Причем один из них был главарем засадников, а другой - конунговым посылом
....- А все-таки ты не прав был, Снорри, не дав нам обчистить и добить эту падаль,- говорил в это время главарь засадников. - Там могли остаться живые, да и марки на дороге оставлять не в привычках викинга!
- Тут твоя правда, хевдинг, - отвечал посыл.- Марки, конечно, жалко оставлять было. Да только против приказа конунга идти мне что-то не слишком охота. А он повелел мне привести вас немедленно, как только догоню. Если бы до боя догнал, то и тогда бы увел, не дав насладиться победой. А место вы знатное нашли!
- А теперь я соглашусь с тобой Снорри. Не любит наш конунг промедлений. Ты, небось, помнишь, что было с Трором ярлом Везучим?
- Нет. Наш род только недавно пришел под руку конунга.
- Так вот, - наставительно поднял палец хевдинг, довольный тем, что может поучить этого юнца. -Торвар конунг тогда призвал Трора ярла к себе. А тот как раз деревеньку одну на меч взял. И пока они там все не выпотрошили, никто никуда не пошел. Еще бы, тут и серебро, и девки пригожие. Ярл тогда привез конунгу парочку нетронутых красоток сверх его обычной доли. Вроде как в извинение за задержку...
- А потом что было? - жадно спросил Снорри?
- Потом? - Нехорошо усмехнулся хевдинг. - Потом мы целую седмицу стояли и смотрели, как умирают Трор ярл и его люди. И побери меня старуха Хель, если я пожелаю такую смерть даже своему врагу! Ты думаешь, почему я все бросил да с тобой пошел? Потому что иначе меня мои же люди воронам скормили бы. Они тоже такой смерти не хотят.
Снорри какое-то время молчал, потом достал откуда-то маленький бурдючок и протянул его хевдингу.
-Давай помянем Трора ярла Везучего, которому не повезло только один раз в жизни.
Хевдинг глотнул из бурдючка, закашлялся, из глаз его брызнули слезы. Кое как справившись, он внимательно посмотрел в костяное горлышко бурдючка и снова отдал должное его содержимому.
-Что это такое? Кровь Огненного Карлика? - Спросил он, когда смог отдышаться.
-Местные называют эту штуку "хмельной мед", - ответил Снорри. - Говорят, что даже ульи загораются, если его вовремя не собрать. Конунг мне дал немного в дорогу, чтобы согреваться по ночам. костра-то мне жечь нельзя. А я вот подумал, что твои люди тоже будут не прочь помянуть добрым словом Трора ярла.
Несколько бурдючков перекочевало к хирдманам, и вскорости пошлось легче. А там и запелось неплохо...
- А что касается недобитков, то о них позаботятся волки. Разве ты не знаешь, хевдинг, что сам Пожиратель Луны крыл местных волчиц?
- Если хоть половина того, что я слышал об этих лесах правда, то он только испортил местную породу, - захохотал тот.
Снорри не замедлил к нему присоединиться.
Когда солнце закатилось за деревья, и лес окрасился багрянцем, Снорри скомандовал привал.
-Дальше дорога наша пойдет через болото. Даже коня придется мне бросить. Там идти трудно будет, отдохнуть надо. Если я приведу конунгу вас, валящимися с ног от усталости...
-То поминать медом будут тебя, - понимающе закончил хевдинг. Ну что ж, привал, так привал.
Хирдманам, привыкшим к свежим морским ветрам, лесная духота, полная резких запахов, вкупе с хмельным медом, была непривычна. Посему приказ отдыхать был всеми воспринят с воодушевлением. Хевдингу пришлось пинками поднимать караульных. Те, вознося Одноглазому жалобы на несправедливость судьбы медленно расползлись по местам. Снорри же завернулся в плащ, устроился между сосновых корней и вскорости издал переливчатый храп.
Месяц прошел по своей извечной дороге никак не менее трех ладоней, прежде чем Снорри приоткрыл глаза и внимательно огляделся. С того места, где конунгов посыл устроился ночевать, весь маленький урманский лагерь был как на ладони. Вообще-то он больше всего напоминал поле брани, на котором уже похозяйничали грабители. Некоторые хирдманы полностью освободились от своих странных доспехов, тускло поблескивающих в свете месяца. Некоторые сняли лишь шлем да нагрудник. А с десяток вообще не стали утруждать себя разоблачением. То ли были осторожнее других, то ли устали сильнее.
Очень тихо конунгов посыл извлек из-за голенища сапога маленький ножичек, не годящийся даже в правнуки обычному засапожнику. Лунный свет, наигравшийся с доспехами, обрадовался новой игрушке, но лезвие ножичка, закопченное над костром, не отразило ни лучика. Снорри, держа нож странным хватом, лезвием к себе, бесшумно пополз в сторону ближайшего караульного...
Пять. Четыре. А нет, все-таки пятеро. Просто один попытался убежать. Неудачно. Вот теперь уже точно осталось четыре человека. И страха в их голосах теперь намного больше, чем ярости. Он продрался сквозь густой ельник, и перед лицом у него сверкнули клыки в локоть длиной.
Кажется, что от этого крика небо должно рухнуть на землю. Хорошо, что соседи его не слышат, а то еще чего доброго решат, что старый ведун ошибся...
Весь этот день был для Глузда игрой со смертью. И началась она с того, что позвали его придорожные кустики избавиться от избытков кваса, которого он преизрядно приговорил за утренней трапезой. А виной тому был запрет боярина Любомира на все хмельное до конца сечи. Любомировичи знали за своим боярином эту странность, но давно к ней привыкли, тем паче, что после победы он их ни в чем не ограничивал. Мирославичам же такой обычай был внове и недовольный ропот не прекращался ни на день. Что это за дела такие, не давать честному кметю пива? Ладно бы еще сам князь запрет наложил, тогда бы они смирились молча, но терпеть самодурство какого-то захолустного боярина было совсем невмочь. Вот и заливал Глузд огонь раздражения квасом. А что еще ему делать-то оставалось, если даже сам Невзор Путятич не смог послабления им выпросить. В умение старого наворопника выпрашивать для своих людей всяческие послабления парень верил гораздо крепче, нежели в карающие молнии Громовика.
Так что не было ничего удивительного в том, что с каждым пройденным шагом живот Глузда становился все тяжелее, а притягательность местных кустиков все возрастала. Незаметно выбраться на обочину дороги для наворопника было делом плевым, а там и кусты не замедлили скрыть его от посторонних глаз…Спустя весьма продолжительное время, Глузд издал вздох облегчения и потянулся было завязывать гашник, как вдруг его слуха достигли крики. Первым порывом молодого наворопника было придти побратимам на помощь и, рванув из ножен меч, он ринулся в бой... Штаны, спутавшие его ноги, остановили его порыв не хуже стрелы в спину. Мысленно костеря на чем свет стоит подлые порты, парень затянул потуже шнурок и прислушался внимательней.
Глузд прошел обряд Посвящения в кмети только по этой весне и не имел еще возможности испытать себя в настоящей сече. Теперь же в нем боролись кметь, рвавшийся на помощь своим и осторожный наворопник, советовавший действовать осторожно. Наворопник одолел. Не зря, значит, старый Невзор сгонял с парня по семь потов. Глузд вздохнул, поправил за спиной неразлучную торбу и мягким неслышным скрадом начал обходить место засады по широкой дуге.
На дороге хирдманы уже рубились с уцелевшими после обстрела, когда Глузд натолкнулся в кустах на пару дружинных коней и невзорову лошадку. Парень обнял её и зарыдал. Невзрачная лошадка, которую старый наворопник почитал лучшим своим учеником, удивленно фыркнула , дескать что же ты расклеился-то, думай, что дальше делать. Глузд обшарил седельные сумки, вывернул на траву свою торбу. Несколько маленьких бурдючков с медом, припрятанным запасливыми кметями, разные сушеные травы, урманская одежда, пузатая бутыль с заморским вином. кошель с серебром и нитка бус.
Глузд вздохнул и начал облачаться урманином. Не зря, видать тогда на торжище гривны тратил на порты иноземные - вот и пригодилась одежка-то. А дурман-зелье их учили смешивать еще в отроках. Сперва он было вознамерился было сотворить отраву какую, но вовремя остановился. Из тех трав, что у него были, вышло бы создать только отраву быструю. А ну, как первому испить придется? Против же дурман - зелья настой у него всегда с собой был. Уж очень он хорошо протрезвлял. А для справного наворопника умение подпоить собеседника было не из последних.
Как оказалось, не зря старый Невзор учеников своих отправлял в торговые ряды наниматься к гостям заморским в работники, сказываясь их земляками, пребывающими в рабстве. Вот и Глузд, потершись среди урманских купцов, приобрел и нужный говор, и знакомства завел. А ведь попервости приходилось врать, что совсем маленьким в Иарон попал. Оттого, мол, и выговор чудной - речь родную без малого позабыл. Сперва ходил мешки таскать к тем, кто от случая к случаю приходит. Раз в год, а то и реже. А после уже затесался к частым гостям. Сказку знатную сочинил, Снорри - трэлем назвался - рабом, значит. Гости урманские жалели сироту, угодившего в рабство, предлагали выкупить. Глузд отговаривался. Сам, мол, в рабы попал, сам и выкупиться должен. Благо, хозяин невеликую цену назначил. Год, другой гостям заморским еще мешки потаскать и серебра наберется на выкуп. Урмане не жадничали и платили с преизбытком. Снорри - трэль благодарил, и мечтал снова увидеть море и почувствовать брызги волн на лице, когда драккар идет на врага. Потом они вместе пили пиво и расходились по своим делам. Урмане торговать, а Глузд держать ответ перед Невзором.
Когда конный Глузд на полном скаку вылетел из-за поворота дороги, последний из сражавшихся кметей только что упал.
- Быстрее! -что есть мочи заорал парень. - Вы нужны конунгу!
Пораженные северяне замерли, разглядывая незнамо откуда появившегося всадника. Потом один из них сорвал с себя шлем и заревел, - Ах ты, селедка соленая! Неужто выкупился?
- Выкупился, Торгримсон, - ответил Глузд, спрыгивая на землю. - Еще тем летом. Через месяц после вашего отплытия. Даже с Муни - хевдингом успел из княжества уйти.
- Кто это? - спросил подошедший хевдинг стирая с топора кровь.
- Знакомец мой, - ответил седоусый воин. -Трэлем был у купца иаронского.
- Ага! -весело подтвердил парень. -Был, да сплыл. Теперь свободный. А прошлой осенью и родню отыскал. Дядю по отцу. Отца-то тогда еще срубили, когда я в плен попал.
- Помню, ты все отомстить мечтал, - сказал седоусый. -И чем дело закончилось?
- Отомстил, как же без этого. Через месть свою теперь с тобой и разговариваю. Кровник-то мой из конунговых людей оказался. Да не из последних. Я его честь по чести на островок прогуляться пригласил. А там у него с животом скорбь приключилась. Через что и помер, бедняга. Конунг, конечно, рассердился, что среди его людей - а дядя мой к тому времени уже ему служил - распря да убийство. Вот и послал меня вместо него вас разыскать да привести к нему коротким путем.
- Да, - вздохнул хевдинг. - Чего только не бывает в Мидгарде.
- А чтобы наш конунг не подумал, что вы тут прохлаждались, да девок за косы хватали, я вот эту падаль к нему доставлю.- С этими словами Снорри пнул застонавшего Любомира под ребра. - Гляди, живой еще! Тем лучше. Конунг все из него выведает. Ну, чего стоите, помогайте связывать!
Долгий "прямой путь" по холмам и буреломам через душный летний лес, да дурман-зелье в меду сделали свое дело. Первый часовой запрокинув голову спал сидя у сосны Маленький черный ножичек почти невесомо скользнул по его горлу. Второй оказался крепче, но тоже подремывал. Ножичек кольнул его под затылок и Глузд почти нежно подхватил разом обмякшее тело.
Парень бесшумно возник рядом с Любомиром.
- Эй, боярин, ты живой, али как?
Боярин что-то просипел.
- Не, так дело не пойдет, - прошептал парень. - Накось, глотни-ка.
Боярину в губы ткнулось костяное горлышко меха, и его рот наполнился вином. Причем, вином ужасно кислым и весьма крепким. А как бы и не с примесью извини. Несколько глотков весьма поспособствовали разгону пчел, гудевших в голове Любомира. Он задергался, выплюнул горлышко и, повернувшись на бок, изверг все выпитое.
- Уу, эк тебя...- удивился Глузд, развязывая веревки, еще недавно затянутые им во вроде бы крепчайшие узлы.- Ты шуми-то потише, а то неровен час проснется кто. Тревогу подымут и конец нам. Идти-то заможешь?
- Смогу, - прохрипел боярин, медленно вставая. - Должен.
Смочь у него получилось не очень. Даже после того, как он еще глотнул из меха кислого вина, ноги все равно заплетались. Если бы не поддержка наворопника, боярин не прошел бы и версты. А Глузд, как нарочно, таскал его по каким-то косогором и оврагам, долго вел по неглубокой, но широкой и бурной лесной речушке. Пить из нее Глузд строго-настрого запретил.
К утру они вышли к болоту. Боярин этого добра навидался в жизни предостаточно, да и то удивился. С виду старое и заросшее, оно на самом деле было коварной ловушкой для каждого неосторожного. Под тонкой ряской таились бездонные провалы, наполненные засасывающей жижей. Даже не передохнув, наворопник ухнул в эту ряску по пояс. Только рявкнул боярину:"Идти за мной след в след! Иначе сам подохнешь и меня погубишь!"
Боярин лишь отупело кивнул и побрел вслед за парнем. Жижа вроде была плотнее воды, ибо не давала плыть, однако и держать отказывалась.
- Слыхивал я от купцов грецких, - упорно проталкиваясь вперед кричал Глузд. -Будто есть в землях незнаемых море не море, озеро не озеро в котором утопиться можно только по пьяному делу мордой вниз заснув.
- Эх, - вздохнул боярин. - Нам бы такое чудо. А то кисель этот ни плыть, ни идти не дает. А тебе-то еще тяжелее впереди-то.
- Да ладно тебе, боярин, после сочтемся. Ты только продержись до островка. Там тебе передохнуть дам.
Путь до обещанного островка отнял у боярина все силы и на сушу Глузд вытягивал его на себе, громко сетуя, что нет под боком бабки, жучки, кошки с мышкой, а особенно, что не видать вокруг внучки.
- А чего это ты в голос орешь? -полюбопытствовал Любомир, ощутив под лопатками долгожданную твердь. -Услышат ведь вражины!
- Того и хочу, - рассмеялся парень. -Тебя, боярин, и вправду видать по головушке сильно приложили, раз ты не учуял, что погоня с утра нас настигает.
- Да уж, - воевода потер гудящую голову. - Ошеломили меня изрядно. Так объясни ты мне, старику, почто ночью велел быть тише мыши, а сейчас орешь, как обгорелый?
- Ну, во-первых, нам оторваться от них надо было, а во-вторых, кто же побег с шумом устраивает? А так все как обычно. Пленник сбежал и еще посланца конунга прихватил. Какой резон ему шум подымать. И следы беглец справно путал. Да только вот незадача, рана у него открылась да кровить стала...
- Так вот почему у тебя рука перевязана… - протянул Любомир. - А почто ты их на наш след вывел?
- А куда мне их девать прикажешь? - окрысился наворопник. - Сонных перерезать их не удалось бы. Тебя вывел и то хорошо. А вот разозлить да в болото заманить - получилось.
- Толку то? - удивился воевода. - Догонят нас попозже чуток, прирежут и той же дорогой назад.
- Это какой той же? - спросил Глузд. - Вот ты сейчас заможешь показать дорогу к берегу?
- А то ж! - взвился Любомир. - Нечто я совсем след брать разучился?
- А и покажи, - потребовал наворопник.
Боярин посмотрел на только что пройденный путь, чая увидеть широкую полосу темной жижи в зеленом покрывале болота и почувствовал, как краснеет. Медленные ленивые волны, поднятые их движением, разорвали ряску в тысяче мест, образовав прихотливый лабиринт, осилить который без опытного вожака было выше сил человеческих.
- Не сунутся они в болото, - расстроено пробормотал он. - Увидят такое, и мигом смекнут что к чему.
- Сунутся, - уверенно отрезал парень. - У берега ряска толще, там только один след, а сам берег пологий, не дает далеко видеть. Да ты сам послушай, уже сунулись.
Боярин старательно прислушался, но кроме уже ставшего привычным жужжания пчелиного роя ничего не расслышал.
-Ругаются, - удовлетворенно сказал Глузд.- И кашляют. Видать, не удержались, похлебали из Игреи - речки. Кто из нее попьет водицы – вмиг застудит себе все кишки. Теперь, даже если не потонут, то в горячке помрут.
Переход до следующего островка не остался в памяти боярина. Только обрывки в тумане забытья. Помнил Любомир, как с первого островка в трясину шагнул, да слегой помогая себе, вслед молодому наворопнику продираться стал. Как тот костерил воеводу, тоже помнил. С удивлением для себя даже узнал пару новых слов. А вот то, как парень вытащил его на берег, навсегда осталось для Любомира загадкой. Когда он очнулся, была уже глубокая ночь, и на небе, не закрытом ветвями чахлых болотных сосенок, горели яркие звезды. Наворопника рядом не было: "Неужто бросил, - пронзила боярина страшная мысль. - Устал тащить, да и оставил". Но поблизости раздался полувсхлип - полувздох, и Любомир устыдился своих мыслей.
- Хозяин лесной, - донесся до него голос Глузда. - Прости ты меня, что потчую тебя этой кислятиной заместо доброго меда хмельного, да ведь весь на урман проклятых извел. Помог ты нам, батюшка леший, погоню со следа сбил, да перетопил их без малого половину. Не оставь и теперь нас, непутевых. Не дай сгинуть в болотах твоих. Не дотащу ведь я воеводу. А бросить как?
Боярин попробовал привстать, но его тело даже не пошевелилось. Удалось только скосить глаза, да вывернуть шею. Наворопник обнаружился на берегу островка, льющим вино из бурдючка в трясину.
- Никогда ты меня не бросал, не крутил по буеракам...
- Совсем парень, видать, свихнулся. Ты зачем вино в болото выливаешь? Дай сюда, - раздался рядом чей-то голос. Твердая рука отобрала у Глузда бурдючок, и из темноты раздалось бульканье.
- Извини, парень, промашка вышла. Правильно выливаешь. Такую кислятину пить невозможно, - раздалось вскорости и бурдючок вернулся к опешившему наворопнику.
- А чего это ты тут делаете? - заинтересовался ночной гость. - И чего сам с собой болтаешь? Никак с глузда съехал?
- Чужак?! - Просипел, наконец, парень, ошарашено глядя на находника. - Помоги, пропадаем мы тут с боярином!
- Оно и видно, - протянул Чужак. - Вечно ты, во всякие переделки попадал. – Ну, где тут твой боярин?
Он взвалил боярина себе на плечи и шагнул в болото. А Глузд, бредший позади него вдруг подумал о том, что жилистый Чужак несущий дородного боярина удивительно похож на маленького муравья, тащащего в родной муравейник большущего жука-навозника.
Голосование
Тема: Чужак (Прочитано 19652 раз)